Иногда меня охватывает чувство вины — при всей любви к российской культуре, русской словесности и истории, я совершенно не ориентируюсь в политических и экономических новостях бывшей Великой когда-то, а потом уменьшившейся, но все равно мучительно близкой страны. Периодически пытаюсь соответствовать. Неудобно же в разговорах с постсоветскими собеседниками все время обсуждать Израиль. Вот, к примеру, дело Оборонсервиса. Для меня само это слово — символ полной чепухи. Нонсенс — связать в одно слово оборону и сервис. Ну ладно, семантика -это их внутреннее дело. Ищу в Интернете, но специально обученная и раскинутая именно на меня сеть выдает мне опять исключительно литературные данные. Судите сами.

Фигурантка уголовного дела «Оборонсервиса» и начинающий поэт Евгения Васильева прочла стихотворение из сборника «Васильковые песни Жени Васильевой» в перерыве заседания Пресненского суда Москвы

Птицу в клетке заперли, крылья погубили,
Тяжесть нацепили, под замок закрыли.
И свободно птица больше не летает.
Трепетно отныне птица увядает.

И не может птица ничего поделать.
Стая та сильнее, не спасает смелость.
И взмахнула птица крыльями своими.
Клетка эти крылья сразу погубила.

А теперь без крыльев птица погибает.
Больше красотою птица не пленяет.
И летают перья хлопьями наружу.
И свободно ветер гонит их по лужам.

И знаете что? Специально обученный Интернет таки прав. Мне хватает, как-то больше ничего не требуется выяснять насчет Оборонсервиса и его фигурантки.

Зато возникла идея — подобрать для начинающего поэта Жени Васильевой примеры творчества других женщин — писателей и поэтов, такие небольшие цитаты, чтобы из них сразу стало ясно и понятно, о ком идет речь.

Может прочтет, да из начинающего писателя превратится в начинающего читателя? Тем более, как мне кажется, времени у нее сейчас освободится достаточно. Ей грозит — страшно представить — домашний арест.

Сдается мне, что декламацией своих произведений в коридорах суда Евгения Васильева надеялась привлечь народ на свою сторону, как говорится, «Проще надо быть, и народ к тебе потянется».

Похвальное желание возникало и у предшественниц…

Недаром же Жорж Санд писала (на всякий случай — Жорж Санд, это тоже дама, даже баронесса, Аврора Дюдеван)

Простота — это то, что труднее всего на свете; это крайний предел опытности и последнее усилие гения.

Белла Ахмадулина.

Снесла я произвол благой
и сделаюсь судьбой моею —
всегда желать, чтоб мой глагол
был проще, чем сказать умею.
Пока в себе не ощутишь
последней простоты насущность,
слова твои — пустая тишь,
зачем ее слагать и слушать?

Анна Ахматова.

Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Юлия Друнина.

Я музу бедную безбожно
Все время дергаю:
— Постой!—
Так просто показаться «сложной»,
Так сложно, муза, быть «простой».

Ах, «простота»!—
Она дается
Отнюдь не всем и не всегда —
Чем глубже вырыты колодцы,
Тем в них прозрачнее вода.

Искренность поэтов (и не только советской поры) нередко вызывала сомнения.

Перебирая стихи и цитаты, наткнулась я на неожиданное стихотворение Веры Инбер, никогда мной за особого поэта не почитаемой. Странно прозвучал подзаголовок: «К годовщине Октября», в сочетании с названием стихотворения «Вполголоса».

Даже для самого красного слова
Не пытаюсь притворяться я.
Наша память — это суровая
Неподкупная организация.
Ведет учет без пера и чернила
Всему, что случилось когда-либо.
Помнит она только то, что было,
А не то, что желали бы.
Например, я хотела бы помнить о том,
Как я в Октябре защищала ревком
С револьвером в простреленной кожанке.
А я, о диван опершись локотком,
Писала стихи на Остоженке.
Я писала лирически-нежным пером.
Я дышала спокойно и ровненько,
Л вокруг, отбиваясь от юнкеров,
Исходили боями Хамовники.

Сразу напомнило — моя любимая Дина Рубина о себе бескомпромиссно в Детских-недетских вопросах Дмитрию Брикману —

«Я врушка. Писатели все врут»

Ну как не вспомнить ее знаменитое из рассказика » Я — Офеня»

Писатель — профессия оседлая, сокрытая, непубличная.

А у меня еще и характер «оседлый». Даже мысль о скором отъезде приводит меня в страшное раздражение. Когда уезжаю, а потом возвращаюсь, я долго привыкаю к собственному дому, долго вспоминаю — куда подевала нужные бумаги и вещи… Почему-то любой отъезд, любая, даже краткосрочная, отлучка у меня — «прервалась связь времен»… К тому же, по моему глубокому убеждению, писателю вообще негоже показываться публике на глаза.

Не в том смысле, что — «ты царь, живи один», а в том, что для работы это ничего не дает. Только вредит. Публике ведь не почитаешь новый роман страниц на четыреста, на который ты ухлопалa несколько лет жизни. Публику утомлять не след, вот и кувыркаешься. Читаешь коротенькие забавные рассказы пятнадцатилетней давности, от многократного чтения которых у тебя вырабатывается стойкий рвотный рефлекс. Повторяешь зазубренные «связки», травишь байки, якобы только что пришедшие на память. Изображаешь во все лопатки живой увлекательный диалог.

Да, видно нелегкое это писательское занятие Некоторые даже решают переквалифицироваться

Знали ли вы, что
В свой 76-й день рождения Петрушевская дарит поклонникам концерт «Кабаре нуар!» в клубе «16 тонн», где обещает танцевать степ и петь свои лучшие песни

поросенок Петр на тракторе

а вот этот суперпопулярный интернетовский мем Поросенок Петр тоже принадлежит перу или кисти Петрушевской.

Ужель та самая?

отрывок из интервью с Л.Петрушевской, опубликованного в “Литературной газете” в марте 2000 года:

“О мой читатель, повторяла я, я еще в самом начале своей литературной деятельности знала, что он будет самым умным. Самым тонким и чувствительным. Он поймет меня и там, где я скрою свои чувства, где я буду безжалостна к своим несчастливым героям. Где я надену маску рассказчицы из толпы. Где я прямо и просто, не смешно, без эпитетов, образов и остроумных портретов, без живых диалогов, скупо, как человек на остановке автобуса, расскажу другому человеку историю третьего человека. Расскажу так, что он вздрогнет, а я – я уйду, оставив его догадываться, кто ему рассказал эту историю и зачем. И свои загадочные, странные, мистические истории я расскажу, ни единым словом не раскрывая их тайны… Пусть догадываются сами. Я спрячу ирреальное в груде осколков реальности”.

Ну и наконец — делюсь с вами новым для меня именем Татьяна Щербина

Татьяна Щербина – поэт, прозаик, эссеист и переводчик с французского, пишет стихи и прозу на обоих языках и получила премию национального центра литературы Франции.

Вот ее недавнее стихотворение, из которого тоже как-то сразу все понятно об авторе.

Державчина разъела Отечества движок.

Чтоб не стоять без дела, мы делаем прыжок.

Летим над Украиной и падаем в окоп

с турецкой старой миной. Американский гроб

ждет в карауле чинном. Войдя в предсмертный раж,

на небе пишем дымом: «Крым, наконец-то, наш!».

Как жалко погорелый театр-теремок,

развеян сладкий, спелый Отечества дымок.

Возвращаясь к началу, благодарю Евгению Васильеву за нечаянно-негаданно подаренную мне ассоциацию и идею поста, за то, что несколько часов я была занята не военными новостями, а перечитыванием стихов, и желаю ей…да впрочем что я Гекубе???

ей не до моих пожеланий —

Трепетно отныне птица увядает

.